Высшая степень единомыслия

Она возникает благодаря надежде или агрессии,
но всегда равнодушна к фактам

Астения – состояние физической или психической слабости, выражающееся в повышенной утомляемости, полной или частичной утрате сил и трудоспособности, снижении активности и пр.

С.Бронин.
Малая психиатрия большого города

Меня задел за живое один японец: “В вашей стране идет война на вашей территории, а все живут, как будто ничего не происходит. У нас это было бы совершенно невозможно. Как же так, почему это возможно у вас?”
Дело, конечно же, не в географических необъятных пространствах, дело в устройстве пространства социального – с оборванными нервными окончаниями, убогой информационной сферой.
Последние десять лет мы изучаем советского – и постсоветского – человека. Поначалу очень хотелось увидеть, как он меняется. Потом с огорчением наблюдали, как он сопротивляется изменениям. Мы успели увидеть нашего человека в трех агрегированных состояниях. Первое: состояние восторженной мобилизации – 70 процентов были уверены, что ситуация в стране улучшается во всех отношениях. Второе: разочарование и приспособление – раскол в обществе, демобилизация и деидеологизация, много разнообразных элит; Ельцин, с энтузиазмом и в полном единстве поддержанный на предыдущем этапе, с трудом переизбирается на второй срок. Наконец, третий этап: негативная (или агрессивная) мобилизация.
Это не распад, это новый тип организации: одни символы, одни лозунги, все под одним, за одного, на одного, друг за другом, шаг вправо, шаг влево – ну, сами знаете. Мне казалось, мы ушли от этого – но нет, на людей можно надеть ту же узду.
Мобилизация – это высокая степень единомыслия в обществе. Наступать или вести переговоры? Примерно 70 к 27. А если будут большие потери в наших войсках (о потерях чеченцев, о потерях мирных жителей у нас и спрашивать не принято)? Примерно процентов на пятнадцать уменьшается число сторонников наступления, на столько же растет число сторонников переговоров. Единственное, что всерьез влияет на уровень агрессивности, – потери. Поразительное единство, характерное именно для массовой мобилизации: агрессивность практически не зависит ни от возраста, ни от образования, ни от места жизни. Только женщины менее кровожадны, чем мужчины. Мало различий и в партийных электоратах: за наступление в Чечне – 80 процентов сторонников “Единства”, 68 – “Яблока”, 65 – Союза правых сил, 60 – “Отечества”.
Тут говорили о манипулятивной демократии, о том, что телевидение, печать могут сделать с людьми что угодно – я в это не верю. Одной манипуляции тут мало. Манипулировать можно теми, кто хоть вполсерьез готов к этому.
Ближайшая аналогия нынешней ситуации – август 1914 года, когда были страсть, энтузиазм, но войны как бы еще не было. С 1941 годом сравнивать бессмысленно, там война началась неожиданно и сразу как беда. А в августе 1914-го этого состояния – “война как беда” – еще не было.
Татьяна Ивановна Заславская в свое время очень метко назвала нашего человека “лукавый раб”. Он за порядок, но сам обязательно попробует этот порядок обойти. Все процессы у нас с хитрецой: лукавый раб подчиняется, а сам думает, как уклониться. Это новая мобилизация с большим астеническим синдромом – равнодушием к тому, что происходит, лишь бы меня не бомбили.
Данные совсем недавних опросов: что вас волнует? На первом месте инфляция, на втором безработица, на третьем коррупция... События в Чечне на седьмом месте, главными событиями их считают 6 процентов опрошенных. Это и есть астенический синдром: знать – и не знать, слышать – и не слышать.
Что же произошло с людьми?
Сегодня, когда мы попали в высокотехнологичный век, не прожив предварительно историю Европы, мы удивляем всех своим немыслимым доверием телевидению. Мы получили верхушку технологической цивилизации без всего остального, включая качественное и достаточно высокое гуманитарное образование: известно, чем образованнее человек, тем критичнее он относится к массовой информации и массовой культуре.
Верите ли вы тому, что сообщает телевидение о наших потерях в Чечне? Доверяют только 28 процентов, нет – 67. Ну и что? А ничего! Спрашиваем: как назвать то, что происходит в Чечне? Предлагаем несколько вариантов. Большинство выбирает то, что слышит по телевидению: антитеррористическая операция. Формулировка “карательная операция в мятежной провинции” почти не нашла сторонников. То есть мы, конечно, не верим, но другого языка для описания событий не имеем.
Ожидаете ли вы от Путина в Чечне военной победы или мирного урегулирования? Опять мирного урегулирования ждут те же 23–24 процента, которые и в ответах на другие вопросы не проявляли агрессивности. Очевидно, вот это и есть реальная оппозиция наступательному курсу правительства. Их немного, но и не так уж мало, столько сторонников было у большевиков в начале века. Но они в отличие от большевиков никак не организованы, рассредоточены по разным партиям, слоям, группам. Более организованной, сознательной, ответственной элиты не видно. Какие чувства вызывают у вас сообщения о событиях в Чечне (опросы ноября – декабря): удовлетворение – 21–24 процента, стыд – 9–7, тревогу – 59–57.
Почему сторонники переговоров никак не объединяются и даже не пытаются это сделать? Почему нет антивоенного движения? Пусть не такого сильного, как во Франции, воевавшей в Алжире (вот где прямая аналогия: там же в конце концов пошли на перемирие, на отделение, на полный уход из страны), как в Америке времен вьетнамской войны, пусть движения такого слабенького, какое все же было во время первой чеченской, – почему его совсем нет?
Сколько лет прошло во Франции после их грязных и кровавых революций до тех пор, пока установилась настоящая демократия? Кто говорит – двести, кто – полтораста лет, но меньше ста не дает никто. Мы в самом начале этого пути. Так что если смотреть на происходящее из телескопа, с позиции истории, то все нормально, все идет как надо. Но мы живем здесь и сейчас, мы должны мерить события своей собственной жизнью...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"