Не знаете, скоро будет амнистия?

Любой разговор неизбежно упирается в этот вопрос. О чем же еще думать, как не об утраченной свободе. Но понимают ли подростки, что именно неумение быть истинно свободными толкнуло их на преступление?

«Лично я из разряда хулиганов. И мое преступление обычное. Был немного выпивши, скучал. Вдруг захотелось что-нибудь сломать. Я нашел что и сломал. Но не до конца. Не успел, меня забрали». (Из школьного сочинения.)
«Перепутье» – вот такое эффектное название у колонистской стенгазеты. По Ожегову, «перепутье – место, где скрещиваются и расходятся дороги». Благо, если этот жизненный крест – спасительный.
О чем болит мальчишечья душа – ведает лишь отец Александр, священник местного прихода. Он совершает таинство крещения, выслушивает сбивчивые, порой очень длинные исповеди, причащает заблудших.
В маленькой церкви после субботнего молебна (пришло около тридцати ребят) разговариваю с хрупким пареньком:
– Родители мои не сильно верующие, но я крещеный, – еле слышно говорит Алеша. – Молитв пока не знаю, хожу на службы, прошу у Бога одного – избавить меня от наркотиков. В следственном изоляторе, когда героин отобрали, так орал, на стены кидался, чуть не умер. Теперь думаю: раз не взял меня Бог к себе, значит, поможет.
Воспитательная задача колонии, считает заместитель начальника майор внутренней службы Владимир Кухарь, – оградить общество от преступников, а затем вернуть их обществу нормальными людьми. Решают ее все, кто, входя по утрам в зону, слышит за собой металлические щелчки дверных запоров, – начальники отрядов, воспитатели, педагоги, врачи, повара, мастера ПТУ, оперативные и режимные работники. Колония – прежде всего карательное заведение. Здесь у каждого мальчишки свой срок. Представляясь, они заученно перечисляют имя, фамилию, номер статьи закона и срок пребывания – год, три, пять… И каждый знает – это время можно сократить.
Досрочное освобождение – мечта вожделенная. О чем бы мы ни говорили, в конце обязательно вопрос: «А вы не знаете, скоро будет амнистия?» И даже тем, кому чистые простыни и нехитрая тюремная еда кажутся приметами уютного дома, распахнутые на волю двери грезятся как волшебный сон.
Однажды ребят, не нарушающих законов колонии и хорошистов в учебе, повезли в Санкт-Петербургский цирк. И пересчитывали всех неоднократно, и приглядывали строго, но хватились вдруг – нет Сережки. Родной дом беглеца (как выяснилось позже) в двух трамвайных остановках от цирка. Сердце не выдержало. Сережка и к себе успел забежать, и к бабушке. Мальчишку потом вернули, конечно.
Неудачный пример, но он – о главном. В колонии три условия содержания: строгое, для нарушителей – совсем «труба»; облегченное, когда посылки почаще и встречи с родными; льготное – работа и отдых на свободе, за пределами зоны.
Это сладкое и страшное слово «свобода». Нравственное зеркало человека.
«Сидели дома. Играли в карты. Тут мама: в огород надо, огурцы полить. Согласились. Старший предложил: сумки возьмем, по огородам пошастаем.
До сада дошли. Дедулю-сторожа палкой избили. Яблок набрали, огород полили. Только обратно не дошли…». (Из школьного сочинения.)

Почти как в детских стихах Барто. Помните: «шли мальчишки на урок, а попали на каток».
– Один и тот же сон: бью ее по лицу, по голове. Снег в крови… – Игорь замолкает.
Почти год прошел. Накурился ли чего, нанюхался тогда – не помнит. Только сон остался, как дикая развязка.
Она в поле работала. Разбитная, веселая. Понравилась очень. Про свои годы соврал. Ничего не вышло. Унижала, смеялась. И в тот вечер тоже. Не выдержал, сначала просто ударил от обиды, потом – столько злости выплеснулось, столько силы…
– За клубом девку мертвую нашли, – принес утром брат новость с улицы. Игоря разом окатило – Светку! Вызова в милицию стал ждать. Там все отрицал. Поверили вроде бы.
На похороны не пошел. Думал, обошлось. Матери по хозяйству помогал, уроки с братом делал… Тут следователь вызвал, глянул на ботинки, головой покачал, сказал: наступи на снег. Куда деваться, наступил…
Срок дали такой, на взрослую тюрьму после колонии хватит.
Как выглядят убийцы, видела только в кино. Игорь на них не похож. Лицо тонкое, светлое, в глаза смотрит спокойно. Правда, не улыбается, хотя встретились мы в радостную минуту – к нему мама с братом приехали навестить.
Комната длительных встреч – самая заветная изоляция. И душ, и кухня с холодильником, и даже котенок, рыжий и нахальный. Гостей запирают на замок.
– Мы раз в месяц обязательно к Игорю приезжаем, – теребя тюремную клеенку, застенчиво признается усталая женщина.
На столе фрукты, конфеты.
– Правильная пословица: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся», – продолжает мама Игоря. – Люди всякое переживают. Открыто в поселке нас не осуждают, молчат. Сама-то все думаю, думаю… Как сына просмотрели? Тихий такой был. Наверное, поэтому и не заметили, что «травку» покуривать стал. Жалко мне его, он бесхитростный, трудолюбивый.
Женщина все говорила, говорила. Но не оправдания искала, а будто понять хотела:
– Когда детей рожаем, о чем мечтаем? Чтобы здоровый рос, красивый, умный. О совести, о характере и в голову не приходило задуматься. Считали, сам как-нибудь образумится. Ведь человек родился, не зверь. А жизнь вон как повернула…
Сегодня ей уже обратно, домой. Прощаемся. Младший сын бросается проводить, но охрана выпускает только меня.
– Измаялся весь, – посетовала мать и вдруг – молнией – испуганный взгляд на старшего. Но он не слышит, тоже собирается, переодевается в черное.
Желтые яблоки из домашнего сада. Сколько их еще созреет за семь лет…

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"