По ту сторону белого листа

Для театрального художника Аллы Коженковой каждый спектакль – это еще одно авантюрное приключение

Ее самые шумные работы сделаны с Романом Виктюком – “Служанки”, “М. Баттерфляй”, “Мелкий бес”. Пять лет служила в театре “Сатирикон”, ее пригласил сам Аркадий Райкин.
До и после этого – в свободном плавании. У нее стиль, у нее репутация. То, что делает она, красиво, изысканно, чуть-чуть высокомерно и насмешливо. Она сочиняет, кажется, без усилий. Играет в театр, как в куклы.

– Самое большое ваше завоевание?
– Почти ничего не нужно изображать.
– То есть?
– В детстве сверстники меня недолюбливали. Я была не такой, как им хотелось. Я от этого очень страдала. Не хотела быть такой, как все, но мечтала, чтобы при этом меня еще и любили. Эта задача сложная, но сейчас я почти этого добилась.
– Художник – это тоже детская мечта?
– Нет, в детстве я, как все, хотела быть актрисой. На вступительных экзаменах в 16 лет низким голосом читала монолог Катерины из “Грозы”. Меня, конечно, не приняли. Мама у меня была балериной, эстеткой, красавицей. И бабушка была красавицей – с осиной талией, пела и танцевала в кафешантане. А я, к сожалению, похожа на папу, и ничего тут не поделаешь. Папа мой служил концертмейстером в Краснознаменном ансамбле имени Александрова, рядом с ними находилась студия военных художников имени Грекова, у папы был там друг, который сказал, что научит меня рисовать.
– Значит, профессия возникла вдруг?
– Нет, не вдруг. Я рисовала с самого раннего детства. Но я никогда не рисовала целенаправленно. Так, как рука шла.
– Что рисовали?
– Принцесс и замки. Почему, собственно, и возник театр. В школе я хорошо знала геометрию, и все, что было связано с пространством, меня завораживало. Мне всегда хотелось увидеть, а что же там дальше, за окном замка, за линией рисунка, по ту сторону белого листа. Театр давал возможность объемной трехмерной картинки. Так что после школы я поступила на живописный факультет училища 1905 года; на театральный в тот год приема не было – тоже стечение обстоятельств.
Я тогда немного диссидентствовала, была членом подпольного общества самиздата. Ничего в этом не понимала, но очень хотелось хорошие книжки читать. Сейчас-то их все читают. А мы жили в довольно сюрреалистические годы. Помню, когда я рисовала свои натюрморты в студии Грекова, рядом целый день резались в карты натурщики, похожие на Сталина, на Ленина. Суворов, конечно, был. Училищу я благодарна, я научилась рисовать просто во сне.
– Что же случилось дальше?
– А дальше в Москву приехал из Ленинграда театр Акимова. И мой приятель, захватив мои работы и выпив для храбрости, к нему прорвался. Рисунки Николаю Павловичу понравились, и он пригласил “мальчика” в Ленинград. А приехала я. И он позволил мне сдать экзамены за первый курс. Так я стала ученицей Акимова, лучшего художника на свете, который разрушал все мои представления о норме и гармонии и учил парадоксально и нестандартно мыслить. Когда его не стало, доучивала нас изумительная Татьяна Бруни. Она всегда повторяла: “Цвет, как и искусство вообще, – дело личное”. Это я усвоила.
– После Акимова художница Коженкова, наверное, была нарасхват?
– Что вы! В Москве тогда была потрясающая, мощная компания художников: Эпов, Ставцева, Бархин, Боровский, Левенталь. Ну куда мне против таких имен?! Тогда я купила театральный справочник и разослала во все театры письма, что вот, мол, я такая талантливая, дайте мне постановку. Один театр откликнулся, и не самый последний – Свердловская оперетта, господин Курочкин. Я поставила там “Веселую вдову”, спектакль получился очень хороший, красивый, и дальше все как-то так поехало.
– Вам везло в жизни?
– Не знаю. Я просто трудоголик, всегда им была. Очень много работаю.
– Над чем сейчас?
– Я обожаю балет, поэтому много сотрудничаю с Гедиминасом Тарандой. Сделала с его балетмейстером Николаем Андросовым “Болеро” Равеля и такое танцевальное шоу моих костюмов. Мы его показывали сначала в Финляндии, и я там даже читала лекции по сценографии. В этом шоу принимала участие Майя Плисецкая, носила мои костюмы, чем я горжусь. Еще я занята двумя спектаклями “Сатирикона”. С Еленой Невежиной делаю пьесу Мердок “Слуги и снег”, а для спектакля Кости Райкина “Шантеклер” Ростана придумываю костюмы, их больше двухсот. Наслаждаюсь этой работой настолько, что мне даже неудобно за это деньги брать.
– Ваши работы красивы. Вы любите это слово. Что оно для вас значит?
– Красиво может быть все, даже старый, выщербленный шкаф. Я бы сказала так: красиво все, что находится в гармонии с окружающим.
– Как вы работаете с режиссером? Он приносит вам свою идею?
– Ну какая там идея. Мы просто разговариваем. Чем лучше мы друг к другу относимся, чем мы талантливее, тем лучше у нас получается спектакль.
– Сегодня вы можете выбирать режиссера?
– Нет, я никогда не выбираю. Сижу, как девушка на танцах, и жду, когда выберут меня.
– Вам не кажется, что у вас мужская профессия?
– Она человеческая.
– Почему же так мало женщин среди театральных художников?
– Женщин, которые делают костюмы, до чертовой бабушки. Декорации мало кто делает: трудно. Надо быть очень гибким человеком, ведь приходится общаться с постановочной частью, а там-то одни мужчины. Надо иметь определенный технический ум.
В опере “Обручение в монастыре”, которую я делала для Мариинки, на заднике громадный веер, который сначала опускается параллельно сцене без всяких штанкет, а потом на нем стоит хор из 120 человек.
– В чем фокус?
– В гидравлике. Просто голова должна работать в техническом направлении.
– Так чего все же хотела добиться и добилась художница Алла Коженкова?
– Хотела стать знаменитым художником и чтобы все мои знакомые приходили на мои спектакли и говорили: “Ах, это атас!” Рассказываю смешную историю. Очень давно меня пригласили в Америку в составе делегации знакомиться с американской культурой. Мюзиклы меня, конечно, потрясли, драматические спектакли совершенно разочаровали. Я мечтала попасть в знаменитую Метрополитен-опера. Но билет туда стоил сто долларов. Я ужасно расстроилась. И вот три года назад стою я на сцене Метрополитен, кланяюсь вместе с Валерием Гергиевым после нашего спектакля “Обручение в монастыре”, весь театр стоя нам аплодирует, и билеты не по сто долларов, а по двести. Вот такой поворот судьбы.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"