Письма из Лицея

В поисках Genio loci

Командировка в Царское Село стала путешествием во времени

Есть старое лицейское предание, что еще при Энгельгардте был возле Лицея поставлен дерновый памятник кубической формы с белой мраморной доской: на доске золотыми буквами вырезана была надпись Genio loci – т.е. гению-хранителю.

Иннокентий Анненский.
Из речи перед учениками Царскосельской
мужской гимназии 27 мая 1899 года

Письмо первое

Электричка с Витебского вокзала, глухо замерзшие окна. Через полчаса – моя станция. Город Пушкин. Привокзальная площадь в слабом утреннем просветлении. Пустынно везде, пасмурно. И очень холодно.
Гостиный двор, о котором вспоминала Ахматова в Ташкенте («...в тифозном бреду все время слушала, как стучат мои каблуки по царскосельскому Гостиному двору – это я иду в гимназию...»). За углом – бистро «Дельвиг».
Где-нибудь на южном курорте это показалось бы безвкусной декорацией и пошлостью. А в этом простуженном городе, рядом с жизнью отчаянно бедной, тихой, переполненной заботами о хлебе, о молоке, о коробочке лекарства, – рядом с этой жизнью все вещи исполнены достоинства. В бистро «Дельвиг» можно попросить стакан горячего чая и, обхватив ладонями стакан, долго греться в тепле. Спасибо, Дельвиг!
А вот синицы в лицейском парке так замерзли, что просятся на руки, подлетают близко в надежде на крошки и тепло человеческого дыхания. Лицей стоит в лесах, будто его еще строят. Правда, с одной стороны леса сняли, и здесь полукруглый фасад делает Лицей похожим на корабль, попавший в ледовый плен.

ПоЕЗД ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ. 1837 ГОД

Пятница в музее – санитарный день, но я договорился заранее, что как раз в такой день поброжу по лицейским этажам. Светлана Васильевна Павлова, научный сотрудник музея, берет связку ключей, и мы поднимаемся наверх. Лицеисты жили под самой крышей, на четвертом этаже. «Дедушка наш Петр Иванович насилу вошел на лестницу...» (из воспоминаний Ивана Пущина). Да, эта лестница хороша для молодых: закручивается винтом, до четвертого этажа – восемьдесят одна ступенька.
Если посмотреть за окно, то видно, что бедные каморки лицеистов были расположены намного выше ослепительных залов соседнего Екатерининского дворца. Что-то неслучайное видится в этом обстоятельстве. Жизнь мальчиков была высоко поднята в буквальном смысле.
Светлана Васильевна включает свет, и несколько скрытых за арками ламп немного освещают длинный коридор, похожий на больничный. Справа и слева – небольшие, будто гардеробные двери, на каждой прибит номер и табличка с фамилией. В конце коридора – дверь в квартиру гувернера и учителя рисования Чирикова.
– Оставляю вас, как вы просили, – говорит Светлана Васильевна и уходит.
Я остаюсь один. Только на площадке за дверью, застекленной наполовину, вижу, что уборщица моет пол. Как в обычной школе: ведро, тряпка, швабра... На уборщице – халатик не казенный, а домашний, с цветочками. Звук мирный – сначала плюхающий, а потом шлепками... Будто бы все на уроке, а я заболел и меня отпустили, но я вот медлю, будто прислушиваюсь к чему-то своей чугунной и горячей головой.
С мальчишеской точки зрения расположение комнаты № 14 вполне выгодное: пока гувернер идет с того или другого конца коридора, тебя об опасности предупредят соседи. Правда, слева – арка, глухая стена, зато справа – Jeannot Пущин, тринадцатый номер.
Эрих Голлербах, искусствовед и коллекционер, в своей книге о Царском Селе «Город муз» описывал, как Пушкин перестукивался то с Кюхлей, то с Пущиным. Но с Кюхельбекером Александр не мог перестукиваться из-за глухой стены, да и комната у Вильгельма была на другой стороне под номером 38.
Автор «Города муз» мог не знать об этом. Местоположение пушкинской комнаты было утрачено еще при жизни Пушкина.
В начале мая 1820 года от внезапного пожара все четыре этажа Лицея выгорели почти дотла. Всем воспитанникам и преподавателям удалось спастись. Сильно пострадал и соседний Екатерининский дворец. Карамзин, оказавшийся свидетелем пожара, писал Александру Тургеневу 14 мая 1820 года: «Пишу тебе с пепелища: третьего дни сгорело около половины здешнего великолепного дворца...» Эта новость взволновала бывших лицеистов. Пущин вспоминает, как, возвращаясь из Аккермана в Петербург по Белорусской дороге, узнал от фельдъегеря на одной из станций, что «сгорел в Царском Селе Лицей, остались одни стены, и воспитанников поместили во флигеле...».
Вскоре Александровский Лицей перевели в Петербург, а здание вернулось дворцовым служащим. В двадцатых годах нашего века Лицей превратился в одну огромную коммуналку, где жили около двухсот человек, чадили примусы, сушилось белье на веревках, мерзли дети на железных горшках, и казалось, что это навечно.
Юрий Тынянов, работая над романом «Пушкин», приезжал сюда в конце тридцатых годов, просил открыть для него запотевшее окно:
ему хотелось увидеть то, что мог видеть четырнадцатый номер. Ему разрешили высунуться в форточку...
«...Там была тьма, хоть глаз выколи, фонари на дороге мигали, иногда проносился ветер, и стекла звенели...»

ЕКАТЕРИНИНСКИЙ ДВОРЕЦ

У Пушкина, как и у всех лицеистов, в комнате была всего лишь половинка окна. Одно, и без того небольшое, окно приходилось на двух лицеистов, и деревянная перегородка делила его строго пополам.
Определить место, где находилась лицейская комната Пушкина, удалось только в конце сороковых годов нашего века Николаю Павловичу Анциферову, выдающемуся петербургскому краеведу.
Внутреннее обустройство Лицея стали восстанавливать вскоре после войны, но только в 1967 году местным властям удалось расселить последних обитателей коммуналки. Оказалось, что из-за толстой арочной стены пушкинская комната была одной из самых маленьких – три шага в длину и всего полтора шага в ширину.
...Я сел на стул в закутке между широким подоконником и железной кроватью. Колени у меня почти упирались в конторку – теснота, как в матросском кубрике. Оглянулся вокруг... Неужели и при Пушкине стены были голые? Ведь, наверное, иконка висела в углу... Высокие потолки тоже не добавляют тепла и уюта. Это какие же печи здесь были, что согревали такое здание? Непременно и мерзнуть приходилось мальчишкам вдали от домашних каминов. На ночь надевали колпаки и становились похожими на гномов из старых немецких сказок.
...Пишу, а когда поднимаю глаза, вижу в своем шкафу открытку с портретом юного Дельвига. Несколько откинув назад голову, он смотрит близоруко и деликатно. Так и представляешь, как он осторожно заглядывает в каморку под четырнадцатым номером: «Пушкин, ты здесь?..»

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"